Чихаю в архиве над источниками к дисеру, и понимаю, что ученый вообще, и историк в частности из меня фиговый. Будучи «нраву мирнаго и средних способностей», как писали в характеристиках в XIX веке, я компенсирую недостаток аналитических способностей
буйным живым воображением, каковое к методологии никак не относится.
Например, читаю отчеты приходских священников о проведении внебогослужебных бесед с прихожанами
(этакий праобраз «общественной нагрузки», когда священник должен был самостоятельно выбирать душеполезные темы и обсуждать их с прихожанами на специальном собрании после службы, для повышения уровня моральной и духовной сознательности у паствы). Уже на третьем отчете умные мысли: «узнать, сколько ревизских душ было в селе», «составить карту губернии с распределением наиболее «еретических» и благонадежных районов и сравнить темы бесед», «посчитать, сколько раскольников обратилось в православие и православных – отпало в раскол за рассматриваемый период» хором идут лесом, а я остро жалею, что не смогу показать эти отчеты, например, Н.Лескову.
Потому что священник Иоанн Тихомиров наверняка был невысокого роста, невзрачный, с простоватым лицом, и темы выбирал «О причинах, побуждающих иметь чистое сердце» - но при этом в его глазах наверняка жила этакая хитринка. Иначе почему, не указав количество прихожан, он помечал в качестве результатов бесед: «народу было достаточно», «участников было много»? Понимай, как знаешь, а он наверняка, едва начав поучение, сбивался с ученого на простой тон, а потом от беседы «...о причинах, побуждающих нас удаляться от греха» переходил к делам житейским, понимая, что все они люди, все не без греха -что пастырь, что паства, а значит, всякое бывает. Вот и шли к нему, что с заболевшей коровой, что с десятком яиц за крестины...
читать дальше А в селе Михайловке того же Лукояновского уезда Пастырь был суров. К обязанностям своим относился со всей серьезностью, даже звание свое писал с большой буквы. Наверняка высокий, сухой, с лихорадочно поблескивающими глазами, он мог по 5 месяцев посвящать беседы пагубности Святок – когда уже нерадивая паства начинала кататься на лодках и запускать венки на Троицу. Вот и оставаолось ему докладывать, что «...беседы нередко прерывались по нездоровью Пастыря а иногда по малолюдею прихожан», но «сказанные случаи, как заметно, влияли на прихожан так сочувственно, что многие из них частию оставляли языческие старинные привычки и многие льстят Пастыря надеждою вскоре совсем исправиться»
Отрезанным от цивилизации должен был считать себя священник Петр Надеждин: его влекло более научное богословие, чем богослужение перед жатвой, иначе почему крестьянам приходилось зевать и тайком щипать себя, чтобы не заснуть, пока поп вещал о неведомых им вселенских собрах, о естественном богопознании через рассматривание видимого мира. Молодого батюшку считали бестолковым и не слишком уважали – первую беседу удалость провести только 30 октября, хотя в соседних приходах они начались под новый год. А его увлекала идея растолковать все составляющие Символа веры, и, молодой и голенастый, как задиристый петушок, он быстро говорил какие-то непонятные вещи, пока какой-нибудь кузнечонок, придремнувший в углу, не падал с лавки на пол и не поднимал рев. А вечером Петр, в соответствии со своей фамилией, мечтал о возвращении в губернский город, с его семинарией, библиотекой, а там – кто знает, и поступлении в академию, и стремительным размашистым почерком писал текст очередной беседы.
И вот извините, где наука, а где мои картинки из волшебного фонаря? Как я напишу что-то условно вменяемое, понятия не имею.